Credit Finance

FINANCE-MEDIA

Великий Морис Шевалье: "Я не курю. Почти не пью, и есть еще одно, чего я не делаю. Чего? Не хожу на лыжах..."

Мсье Морис Шевалье не делал ничего, что обычно выводит актера на первые страницы таблоидов: не устраивал скандалов, не заводил шумных романов и не обливал грязью своих коллег по сцене.

Всю жизнь он сохранял отличное чувство юмора. В мемуарах пожилой артист писал: "Я не курю. Почти не пью, и есть еще одно, чего я не делаю. Чего? Не хожу на лыжах..."

"Великий секрет великого Мориса" так и остался неразгаданным. Жизнь человека, не обладавшего ни выдающимся голосом, ни яркой внешностью и при этом продержавшегося семьдесят лет на эстраде и полвека считавшегося символом французской песни, состояла из простых, непритязательных истин.

Успех его книг, написанных просто так, для собственного удовольствия, тоже остался загадкой: не блещущие стилистическими изысками и не содержащие шокирующих откровений мемуары вмиг разлетались с прилавков.

Эту фразу, сказанную когда-то Морисом Шевалье, любят цитировать холостяки: "Супружество придумано для того, чтобы научить нас справляться с проблемами, которых без супружества никогда не возникало..."

Морис Шевалье родился 12 сентября 1888 года в предместье Парижа - Менильмонтане. Его отец, маляр Виктор Шевалье, не был хорошим семьянином и заботливым отцом. Семья жила в бедности. Мать Жозефина каждое утро заваривала вместо чая в старом щербатом чайнике высушенные вишневые листочки, а вещи покупала на блошином рынке, отчаянно торгуясь.

В детстве Морис редко видел мать смеющейся. Вечно полное затаенной тревоги лицо, исколотые иглой пальцы рук, глаза, красные от недосыпания. Она шила от зари до зари и умудрялась при этом еще заработать несколько жалких франков на мытье полов, стирке и глажке у соседей.

После очередной безобразной сцены, устроенной вечно пьяным мужем, Жозефина осталась одна с двумя детьми. Работать пришлось еще больше и она стала падать в обмороки. Соседи силой отвели ее к врачу.

Увидев прозрачную от голода маленькую женщину, врач настоял на срочной госпитализации. Держа за руку Мориса, Жозефина возразила: "Нет, доктор, мне не с кем оставить малыша..." - "Мадам, пока вы не поправитесь, ребенок может пожить в приюте!"

Сердобольная соседка отвела Мориса в казенное серое здание. Ему выдали номер на синем шнурке и постельное белье. Застелив кровать, он пытался уснуть в приютской гулкой спальне и тихонько молился: "Господи, сделай так, чтобы мамочка выздоровела и забрала меня отсюда!"

Бог, к счастью, услышал его молитвы. Мама поправилась, а старший брат Поль нашел место в граверной мастерской и хозяин, видя его старания, на три месяца раньше произвел его в мастера. Это означало, что Поль теперь вместо трех франков будет приносить целых семь.

Новых заработков брата и того, что Жозефина получала за рукоделие, хватало на жизнь и даже на развлечения. Морис с братом и мамой ходил в "Зимний цирк" и "Цирк Медрано". Жонглеры в трико, девочка в тюлевой юбке, крутящая сальто на крупе бегущей лошади, ловкие акробаты.

Сердце Мориса замирало, когда самый маленький из гимнастов в невероятном прыжке взлетал на верх пирамиды. Вот это жизнь! Аплодисменты, музыка и... деньги. Эти вещи в представлении парижского мальчишки были неразрывно связаны.

В десять лет Морис также как и брат начал работать в граверной мастерской. Работа ему не нравилась. Матери он признался, что не может пройти мимо лавки, в которой торгуют текстами и нотами популярных песен, напечатанных на дешевой серой бумаге. Вскоре разучив несколько песенок, он отправился к хозяину кафе "Три льва", где по выходным собиралась публика пропустить стаканчик и послушать певцов.

Хозяин придирчиво оглядел мальчишку. Морис затараторил от страха: "Разумеется, месье, бесплатно, разумеется, мама знает, разумеется есть приличный костюм..."

Морис пел куплеты про семью бедняков-провинциалов, которые приехали посмотреть Париж. Зал лежал от смеха. "Сынок, ты пел на три тона выше и так орал что заглушил рояль", - утирая слезы, смеялся пианист.

Вскоре его позвали выступать в "Казино де Турнель", где он выступал за три франка в день и это казалось ему настоящим богатством. Он пел в мюзик-холлах и кафе. В шестнадцать он уже слыл красавчиком. Девчонки бегали за ним, а он брал от них то, что они ему предлагали, но не слишком-то позволял им забираться к себе в душу. Пока не встретил ее...

К двадцати годам Морис стал сценическим партнером известной артистки эстрады, королевы парижского мюзик-холла - Мистенгет (трансформация сценического псевдонима "Мисс Тенгетт"). Она была старше его на тринадцать лет. Увидев Мисти, он дал себе честное слово, что не будет за ней ухаживать. Ведь он тогда впервые получил роль на сцене знаменитого "Фоли-Бержер"...

Она не была красавицей, но выглядела шикарно. Никогда ни на одной женщине Морис не видел столько драгоценностей и мехов одновременно. Но при этом она вела себя как расшалившийся Гаврош.

Он аккуратно вальсировал, стараясь не прижимать к себе Мисти более, чем этого требовали приличия. Это был очень смешной вальс: они роняли на сцене стулья, стол, буфет и в конце концов падали на ковер, который сворачивался в трубу.

И не его вина, что однажды волшебный ковер свернулся туже обычного и они с Мисти оказались слишком плотно прижатыми друг другу. Их любовь родилась без слов. Да Морис никогда бы не осмелился ни на какие слова - в этом он не был силен. Мисти просто дала ему понять,что отныне он допущен в число избранных.

Но с того самого дня Шевалье думал только об одном: им предстоит расстаться. Мисти никогда не позволяла себе играть его сердцем, но миры, в которых жил каждый из них, были так непохожи...

Она - примадонна парижского мюзик-холла, звезда ревю, королева богемы, - и он, лишь едва взошедшая над музыкальным горизонтом крохотная звездочка, каких десятки зажигаются и гаснут.

Ей довелось придумать огромные головные уборы из перьев, ставшие атрибутом кабаре во всем мире, а также популярный жест в виде неторопливого спуска по лестнице к публике. В 1919 году ноги Мистенгет - "самые красивые ноги Парижа" были застрахованы на огромную по тем временам сумму в 500 000 французских франков.

К тому же его ждал призыв в армию, не делавший исключений для мужчин, которые танцуют лучше, чем ходят маршем. Когда осенью 1913 года Морис садился на Восточном вокзале на поезд, следующий в Бельфор, к месту расположения 35 пехотного полка, он был полон мрачных мыслей.

Но он даже в самом страшном сне не мог представить что ему предстоит пережить: войну, ранение, двухлетний немецкий плен, лагерь, тиф, смерть, ходившую по пятам за теми, кто только начал жить. Мистенгет сумела освободить его из немецкого плена.

Отправляясь на Восточный вокзал лихим новобранцем, он вернулся на Лионский совершенно другим человеком. Мистенгет встречала его на вокзале, он обнимал ее, потом мчался на автомобиле по бульвару, птицей взлетал по лестнице наверх, крича: "Мама, я вернулся!"

Их страстный роман с Мистенгет длился десять лет, а развел талантливую пару дух соперничества. Директор "Казино де Пари" Леон Вольтера заметно волновался, начиная разговор с примой: "Послушай, Мисти, ты же знаешь, как публика тебя любит, и если наберем имя Мориса на афише чуть покрупнее, тебе от этого не будет никакого вреда!"

Морис вчера сказал ему: "Леон, мне уже тридцать лет, а Мисти до сих пор смотрит на меня как на мальчишку. Я должен двигаться вперед. Поговори с ней сам, мне неудобно..."

Мистенгет взяла из стоявшей на столе коробки длинную тонкую сигарету, вставила в изящный мундштук, и выпустив колечко дыма, проронила: "Я не против..." Потом тихо вышла, не глядя на Леона.

В 1920 году Морис Шевалье впервые получил в парижском ревю свой собственный сольный номер: в начале второго акта он, одетый в смокинг, галстук, соломенную шляпу-канотье, исполнил песню: "Я люблю цветы". Это было последнее ревю в котором великая Мистенгет и Шевалье выступали вместе. На этом была поставлена точка в их отношениях. В 1925 году Мистенгет стала художественной руководительницей знаменитого кабаре "Мулен Руж".

Однажды у театрального выхода Мориса встретил человек, лицо которого было до боли знакомым. Оказалось, это был потерянный отец - Виктор Шевалье. Они поздоровались и пошли вдвоем по пустынному бульвару. Виктор сказал: "Ты стал таким красивым, сынок. Я частенько покупаю билеты на галерку - посмотреть на тебя..."

Морис резко оборвал его: "Отец, если тебе нужны деньги - пожалуйста. Но я не хочу чтобы ты приходил к нам домой - мы давно тебя забыли. И вернуть ничего нельзя..."

Отец втянул голову в плечи, пробормотал: "Да-да, я понимаю", - и медленно поплелся прочь. Когда опомнившийся Морис попытался разыскать в парижском муравейнике маляра по имени Виктор Шевалье, то все усилия его были тщетны - отец как в воду канул. Может в наказание за свой жестокий молодой максимализм он сам так и остался без нормальной семьи?

С женщинами он сходился и расходился. С Ивонной Валле они все-таки дошли до мэрии и кюре. Но вовсе не потому, что он любил ее больше других женщин. Просто однажды сосед-хирург за чашкой чая по-отечески стал отчитывать его: "Морис, вы становитесь все популярнее. За вами следят и наблюдают тысячи людей и вы не можете жить с девушкой просто так. Вам следует узаконить ваши отношения..."

Да, пожалуй, после расставания с Мистенгет, женщины слишком часто стали меняться в его жизни. Одним словом, на одной из них, он решил жениться. Они с Ивонной поселились на вилле с милым названием "Когда нас двое".

Они вместе завтракали по утрам, вместе обсуждали тексты и музыку песен, вместе подрезали розы в саду. По вечерам они вместе выходили на сцену. В общем, он ничего не имел против такой жизни. Но она была безумно, безумно скучна...

Их брак с Ивонной продолжался бы не один десяток лет, если бы не одна встреча...

Продолжение следует (Если понравилось, то следующая статья здесь).

Делитесь комментариями и ♥ следите за публикациями! Если понравилось, подписывайтесь на канал!